В двадцать четыре были северо-восточная Италия и Таллинн с его Певческим Полем и светлоголовой публикой. У эстонок восхитительный натуральный цвет волос – платиновый, чистый, без приевшейся желтизны. В рамках большого фестиваля в Таллинне проходили два концерта, двух мировых звезд, которые изначально были неравнозначны для меня. Каррерас или Элтон Джон? Я выбирала для себя, конечно, первого. Но, в результате, прониклась уважением к ответственному трудяге Элтону Джону и разочаровалась в великом Каррерасе, который, совершенно очевидно, берег голос.
Ну и, конечно же, Таллинн. Этот город взял меня в плен сразу и навсегда. Он прекрасен в любое время года и в любую погоду. Он всегда разный и всегда желанный. Он как сказка: в нем всегда остается тайна, сколько бы раз ты не приезжал сюда.
А осенью того года, как случается у всех перелетных, мной овладел миграционный зуд, и произошло чудо, о котором я уже перестала мечтать. Я обнаружила в Берлине Академию танца, которую давно искала. Как я не наткнулась на нее раньше? С моей-то дотошностью в поисках. И я засобиралась в Берлин.
Если подумать – неплохие годы. Насыщенное время. Еще бы получалось использовать его по-полной. Но ощущение счастливых лет у меня осталось от двадцатого и двадцать пятого года. Почему? Ответ я нашла на своем туалетном столике, старом, простого фасона, без излишеств. Когда-то, в непростой для меня час, я наткнулась на понравившееся мне короткое стихотворение Бродского, переписала его и воткнула в угол зеркала. В нем есть слова: «… когда любовей с нами нет, тогда, когда от холода горбат…», которые и объяснили мне все. Я наконец-то поняла, что является необходимой составляющей счастья. Все верно. Поэт – гений. Он не ошибся «про любовь». Двадцать и двадцать пять были отмечены ее нереальным светом. И это было счастье, непростое, но счастье. Одно плохо, я еще не была готова к встрече с ним.
2
После дня рождения я заболела. Сидела дома, проклиная температуру, кашель и вынужденное одиночество. И еще не прошедшее разочарование и обиду. На кого? На себя и на него, наверное… Но все по порядку.
В январе прошлого года я поехала в Москву. Для питерского жителя выбраться в столицу – целое событие. У меня есть дальние родственники, которые десятилетиями твердят о необходимости посетить свою московскую тетушку и племянников, и никак не соберутся это сделать. Давнее противостояние между двумя столицами тому виной. В моем случае повод для поездки был очень важным. Я серьезно готовилась к поездке в Берлин, в Академию танца, и потому хотела получить израильский загранпаспорт – даркон. По нему можно было ехать в Германию без визы и на длительный срок.
В Москву я поехала со Славкой, товарищем по ирландским танцам, хорошим моим приятелем. Я его не звала с собой, предвидя очереди в консульстве. Он собрался сам, неожиданно, в один день, сказал, что ему хочется развеяться, встряхнуться, получить новые впечатления. К тому же, он недавно развелся с женой и переживал не самый лучший период в своей жизни. У него, конечно, непростой характер, но он большой молодец. Это точно. Его движение по жизни целенаправленно и осознанно, хотя, порой, и с неожиданными блужданиями, но жизнь ему интересна, и он честен в своих реакциях на ее повороты. В отношении меня Слава претендует на роль наставника, а возможно, и на что-то большее, но довольно тактично, без назойливости и перегибов. Обычно. Но пока оставим это.
Мы со Славкой сели в поезд на Московском вокзале. Было уже совсем поздно. На перроне за окном толпился народ – все те, кто планировал прибыть в первопрестольную рано утром. Теплое нутро вагона и предчувствие путешествия грели душу. За окном в свете фонарей кружили снежинки. За освещенной территорией Московского вокзала, между островерхих крыш и башен висело грязно-черное, с беловатым налетом ночное питерское небо. Москва на завтра обещала минус пятнадцать.
Слава рассказывал о работе, о дочке, с которой виделся в прошедшие выходные и которой подарил какую-то умопомрачителоно-дорогую игрушку. Я слушала его и рассматривала людей на платформе.
– Ань, ты слушаешь меня? – потребовал моего присутствия Слава.
– Да. И я тоже хочу огромного слона, как у Сони, – сказала я.
– Если хочешь, я тебе куплю.
– Нет, что ты. Я пошутила. Это будет смешно: взрослая тетя с розовым слоном, – сказала я с сожалением.
Пискнул телефон, лежащий на столе – пришла смска. В столь поздний час. Я взглянула на имя отправителя. Удивляться не пришлось: для него самое время. Писал товарищ по институту – Эдик. Стиль и пунктуация не позволяли усомниться, что это он – экстравагантный друг Каджая. Эдик не выходил на связь несколько последних дней, и вот теперь дал о себе знать. Ничего особенного – поток сознания:
«Я был отключен какое-то время. Депрессия о смысле моего существования… Теперь-то я понял, что не разберусь ни в чем, и вот думаю, надо ли продолжать докапываться до истины. Или просто плыть по течению =) Это нормально. Так бывает… =) Я же художник… Ты мне нужна».
– Что-то важное? – спросил Славик.
Я махнула рукой.
Поезд тронулся, покатился сначала медленно, медленно, потом выехал за территорию станции и стал набирать ход. Вагон покачивало, снег бил в стекло, за окном надвигался, потом отступал во тьму, потом опять выныривал в свете фонарей большой город. Пассажиры стали укладываться на свои места: поезд прибывал в Москву в начале седьмого, и за оставшиеся шесть с небольшим часов нужно было успеть выспаться. Проводница приглушила свет. Я лежала и думала, что ответить Эдику. Слава делал вид, что спит.
Эдику хотелось поговорить. На самом деле он – загадочная личность. Он грузин. Или еврей. Или и то, и другое вместе. Очень интересный человек. Он проучился с нами в институте три года, а потом ушел в творческий поиск, и выныривал время от времени – то художником, то коммерсантом, то научным работником. А, может быть, представителем инопланетян.
Эдик – худой, невысокий, темноглазый восточный красавец, с всегда аккуратной прической. В институте он одевался в широкие, на размер, больше, чем нужно, деловые костюмы. Наверное, чтобы скрыть худобу, и для большей солидности. Его обожали бы девушки, будь он чуть повыше, нарасти мускулатуру и обрети легкость в общении и ненавязчивое чувство юмора. Но в то время шутки его были слишком экстравагантны, и он не интересовался спортом, потому что день и ночь был занят поисками себя: он писал стихи, романы, картины маслом. Потом ему перестало хватать времени на учебу, и он забросил институт. У него появилась девушка, потом другая. Говорят, он чуть не женился на одной из них.
Сейчас ему нужно было излить душу и знать, что его услышали.
Я попыталась ответить на его крик души, написала, потом исправила, переписала еще раз, боясь смутить или обидеть. Собралась отправить, но поезд несся сквозь тьму уже где-то за городом, в полях. И мои смски застревали в порывах метели.
«Не люблю жаловаться =)), – писал Эдик. – Просто хотел посмотреть, что ответишь. Спишь уже, что ли? =) Короче, я рад тебе. И не выдумывай по поводу общения. Я почти всегда на связи!»
Связи не было. Все, спать! Славка спал на верхней полке, отвернувшись к стенке. Наверное, опять на меня обиделся. Это его перманентное состояние. За окном завывала метель. Спал весь вагон. Спать. Встретимся завтра в Москве.
3
У дверей израильского посольства толпился народ. Люди пришли заранее, чтобы занять очередь, и к девяти часам, к открытию заведения, успели замерзнуть и озлиться. Охрана профессионально, как это умеют делать израильские службы, фильтровала посетителей. Мы перемещались из одного отстойника в другой, в соответствии со списком в руках служащего, и в зависимости от наличия израильского паспорта. Славу отфильтровали на первом же этапе, еще на улице. Меня пропустили внутрь здания. Славка было взвился – за что такая несправедливость, но я сделала грустное лицо:
– Тебе хорошо, сейчас сядешь где-нибудь, не торопясь, попьешь кофе, – сказала я совершенно искренне.
Славик, осознав все плюсы своего положения, приободрился: больше всего на свете он не любил чувствовать себя обделенным. Да, что тут говорить, я и сама сейчас с удовольствием расположилась бы где-нибудь за столиком и потягивала бы горячий, ароматный напиток. С корицей или мускатным орехом. Или с тем и другим вместе. Это вообще моя мечта: завтрак в симпатичном кафе возле дома. Мимо спешат на работу люди. Моя мечта сегодня материализовалась в Славкином исполнении. Ничего, будет и на моей улице праздник.
Через пятнадцать минут я получила от него жизнеутверждающее сообщение:
«Хомячу едрён кофе в „КофеХауз“. Как у тебя дела? Вошла? Примут без списка? Все хорошо?»
